Следующие стихи отражают, по мере сил,
свойства архитипического, поддельно русско-нерусского мира,
некоего престранного псевдо-жития-бытия.
Одно из них, главное, состоит в обратимости зазеркалья.
Когда возникает смутное неприятие чего-то,
подразумевается именно смутность такового вот неприятия.
Самое неприятие как бы отнимается и преображается.
Некоторые мрачности мягко соответствуют важному
явлению самобичевания. Автор беззлобно отвергает всякие
выдуманные виды противоречивости и взаимозависимости
и просит никого не оставаться в обиде, которой тут нет и
не имеется в виду, вовсе. Это так, к слову. Просто так...
Бежит добро по перелеску,
Лесник лавирует в ночи.
Оно бежит, зажав стамеску.
Взлетая, каркают грачи.
Искрится кровью на закате
Убранство северных лесов.
Летит лесник на снегокате,
Взлетают стаи черных сов.
Добро расцвечено огнями,
Зеленый глаз горит во лбу.
То вдруг заклацает клешнями,
То переходит на ходьбу,
А то воздушная подушка
Его подбросит на сажень,
И электрическая пушка
Спалит сову, как вермишель.
Спешит укрыться в чаще боров.
Заря уходит, а за ней
Звенят колокола соборов,
К вечерне кликая людей.
Но за холмами, за горами
Не слышен колокольный звон.
Добро должно быть с кулаками,
В лесу не будет похорон.
Под темным сумеречным небом
Промчится ветер иногда,
Шумят деревья... черным склепом
Грозит лесничему беда.
По синей призрачной равнине
Снежок взбивает снегокат.
Завыли дьяволы в долине.
Пути отрезаны назад.
Лесник вцепился в руль и знает,
Что слева кровь вампиры пьют,
А справа душу вынимают
И смертным стоном вопиют.
Хрипя и тяжко обернувшись,
Лесник пытается стрелять...
Слепя прожектором, пригнувшись,
Добро приблизилось опять.
Над тихим сумеречным лесом
Восходит полная луна.
Лесник спускает "Смит-и-Вессон",
Но снова мимо; тишина
Опять. Деревья чередою
В снегу, как призраки, скользят,
И над Полярною звездою
Неслышно ангелы парят.
Лесник всю жизнь не верил в бога,
Ходил по бабам, водку пил.
Осталось жить ему недолго -
Зачем он душу погубил?
В чащобе отдается эхом
Малейший шорох, всякий звук,
Огни болотные по вехам
Струятся в сумраке; каюк.
Через минуту в черной чаще
Зальется хохотом сова.
Читатель(ница), жертвуй чаще
"На храм" - хорошие слова!
(А. Храбров)
Времени волны несут грустную повесть о том, как
Светлый стратиг Олоферн горько окончил свой век.
Чашу наполнив вином, музыку дивную слыша,
Все же решусь я начать этот суровый рассказ.
В Фивы отправился он на финикийской биреме,
Чтобы с фалернским вином к Играм вернуться назад.
Был он остер на язык, слыл меж людей богохульцем...
Боги судили ему в Кимрах свой путь завершить.
В самом начале пути солнце светило приветно,
Ветер, однако, утих; парус без силы повис.
Стал Олоферн у руля, мощным гребцам на подмогу.
Вспенили волны бурун возле тарана сей час.
Быстро несется корабль мимо миносского Крита,
Вот уже ветер подул, волны бушуют окрест.
Ночь опустилась под свист ветра неслышным покровом;
Быстро уснул Олоферн после великих трудов.
То ли проснулся потом, то ли во сне показалось -
Видит стратиг пред собой город Великий Устюг.
Слышит сарматскую речь с привкусом горькой полыни,
Скифские песни кружат голову, словно в бреду.
Воды великой реки, вниз протекая, чудесным
Образом судно вперед, против теченья, влекут.
Слышен бессмысленный звук струн, не похожий на лиру;
То балалайкой зовут, варварский здесь инструмент.
Злые видения очи сомкнули вконец Олоферну.
Утром проснулся - плывет мимо Эллады опять!
Слышит божественный звук смолкнувшей эллинской речи,
Стаи дельфинов вокруг в водах прозрачных скользят.
Морем Эгейским плывет с ветром попутным бирема.
Раз над водою летят птицы, - тут близко земля.
Вон впереди острова: медный курится треножник
Там над одною из скал, жертву богам вознося.
Мудрых философов сонм здесь собрался на беседу,
Судно завидев, пастух машет приветно рукой.
Вот и закончился день; снова под сказки Морфея
Спит Олоферн, чу! Опят странные видит он сны:
Вот уже Рыбинск мелькнул по берегам молчаливым
Строем избушек курных, темных землянок и бань.
Думает он, Ливерпуль - смотрит, а это Самара,
Высмотреть Плимут спешит - видит Симбирск ледяной.
Ах, если б днем он сошел на берег милой Эллады -
Нет, он ночною порой в Кимрах свой путь завершит.
С Кинешмой рядом Заволжск друг против друга на Волге,
Звон колоколен и дым, грай воронья и заря.
Медленно движется жизн, быстро текут поколенья -
Вот уже кладбища вновь строить пора, уширять.
Ах, светлый царь Олоферн, срочно забудь наважденье, -
Снова к вечерне звонят, снова кружит воронье.
Выйди в Афинах скорей, день проведи на Агоре,
В гомоне пира оставь злые заботы судьбе!
...Нет, потянуло опять вьюжной пургой в ниоткуда,
Свист ледяного костра сполохом тайны манит.
Вот уже Кимры видны там, на излучине справа -
Будет последний прием жарким тебе, Олоферн!
Волею рока шумит челн по песку, и беззвучно
Плещет волна за волной, шепчет о чем-то вода.
Дикие рожи видны варваров косных, убогих.
В погреб, схватив, повели, смрадным угаром дыша.
Как далека ты еще, розовоперстная Эос,
Жаль, поножовщина здесь - правило в этом часу.
Может, заблудший холоп дал себе волю, внезапно
В жилах вскипела его черная жидкая кровь -
Этого, друг мой, никто и никогда не узнает.
Днем восходя на корабль, днем постарайся сходить.